Жизнь стоиков: Искусство жить от Зенона до Марка Аврелия - Райан Холидей
По словам Цицерона, он вел себя так, словно жил в платоновской Республике, а не "среди отбросов Ромула".
Железное телосложение Катона, возможно, отчасти было дано ему от рождения, но несомненно, что его выбор выковал дополнительную броню и подготовил его к испытаниям, с которыми ему предстояло столкнуться в будущем. Плутарх говорит, что Катон "приучил себя стыдиться только того, что было действительно постыдным, и не обращать внимания на низкое мнение людей о других вещах".
Нам, естественно, небезразлично, что о нас думают; мы не хотим казаться слишком разными, поэтому приобретаем те же вкусы, что и все остальные. Мы принимаем то, что делает толпа, чтобы толпа приняла нас. Но, поступая так, мы ослабляем себя. Мы идем на компромисс, часто сами того не зная; мы позволяем купить себя, даже не получая за это денег.
Из всех стоиков именно Катон наиболее активно исповедовал идеи Аристона о безразличии ко всему, кроме добродетели. Общественное мнение? Следить за внешностью? Его "бренд"? Катон мог бы жить в большой роскоши, но он выбрал спартанскую жизнь. И хотя в его поведении, возможно, была доля надменности, нам также рассказывают, что его прогулки по улицам Рима были наполнены вежливыми приветствиями с каждым встречным и множеством непрошеных предложений помочь тем, кто в этом нуждался. Репутация не имела значения. Имели значение правильные поступки.
Это может быть трудно, это может быть утомительно, сказал он, но вскоре мы забываем о тяжелом труде. Однако результаты хорошей работы "не исчезнут, пока вы живы", - сказал он. И наоборот, даже если свернуть с пути или сделать что-то плохое, это может принести несколько секунд облегчения, "удовольствие быстро исчезнет, но дурной поступок останется с вами навсегда".
Катон считал, что его работа, в соответствии с традицией, начатой Диогеном, заключается в служении общественному благу. Не себе. Не целесообразности. Не своей семье. Но нации. Именно в этом и заключалась настоящая философия, независимо от того, понимал ли это его скептически настроенный прадед или гоняющийся за славой друг Цицерон.
Когда Катона послали с миссией проконтролировать аннексию Кипра - именно такую возможность римские политики любили использовать для пополнения своих личных банковских счетов, - его поведение было безупречным. Его скрупулезная продажа кипрских сокровищ не выявила никаких нарушений и принесла в римскую казну около семи тысяч талантов. Единственное, что он оставил непроданным, - это статуя Зенона, основателя философии, которой он был так предан. Была одна потеря: его дружба с человеком, Мунатием Руфом, который обиделся на то, что Катон отказался позволить Мунатию обогатиться.
Это были мощные жесты-сигналы в империи, одержимой статусом и демонстрацией власти. В случае с Катоном они были искренними. Он не играл. Он практиковался. Изучение стоицизма научило его важности тренировки, активного сопротивления искушениям и привития себе потребности в комфорте и внешних вещах. Его предки подали твердый пример, и он намеревался следовать ему - от начала и до конца.
Не все римляне могли быть катонами, но Катон мог их представлять. В 63 году до н. э. этот строгий человек был назначен трибуном плебса - влиятельная должность, на которую он имел право благодаря древнему плебейскому происхождению своей семьи, - что давало ему возможность балансировать между интересами бесправных и элиты. Цицерон был консулом, и хотя они быстро объединили свои усилия, требуя смертной казни для катилинанских заговорщиков, их мнения не всегда совпадали. Суд над Муреной - офицером Третьей Митридатской войны, а затем консулом - стал примером контраста между Катоном и Цицероном: с одной стороны - непреклонный стоик, с другой - более подвижный и амбидекстровый академик. Цицерон - защита, Катон - обвинение. Если говорить прямо, то Цицерон защищал явно виновного человека, который получил свои должности благодаря подкупу.
Защита виновного была немыслима для Катона, даже если ранее стоики, такие как Диоген, поддерживали ее. Мурена поступил неправильно, он вел нечестную игру, и его нужно изгнать из общественной жизни. Это был стоический аргумент: Что правильно, то правильно. Все остальное не имеет значения.
Аргументация Цицерона, дошедшая до нас через его опубликованную ораторию Pro Murena, более сложна. Как всегда у Цицерона, здесь были замешаны и корысть, и самолюбие. Но в основном он считал, что защита Мурены была направлена на благо государства. Когда Катилина угрожал насилием государству, могли ли они позволить себе одновременно разорвать себя на части? Если Мурену осудят и отстранят от должности, не попадет ли консульский пост в худшие руки? Цицерон безмерно уважал Катона, но, читая его аргументы, невозможно не почувствовать, что непоколебимый идеализм этого человека кажется ему наивным. Стоицизм - это хорошо, но не в том случае, если он настолько жесткий и негибкий, что ставит под угрозу выживание правительства.
И в самом деле, это постоянный укор Катону и стоицизму по сей день: Где заканчивается преданность и начинается упрямство? Разве правительство и жизнь не требуют компромисса? Разве не бывает так, что из двух зол приходится выбирать меньшее?
Катон, похоже, не был так уверен. Вернее, он был уверен, и это черно-белое предвещало грядущие битвы и разрушения.
Еще мальчишкой Катон пресек уговоры того заезжего солдата спокойным, несокрушимым сопротивлением. Став политиком, он применит то же упорство в аналогичной манере. Считая себя важным фактором, препятствующим ускоряющемуся распаду Рима и отказу от любимого его предками mos maiorum, он стал первооткрывателем политического трюка, который используется до сих пор: филибастера. Используя свой голос и силу воли как оружие, Катон эффективно сохранял позиции своей партии, говоря, говоря и говоря. Он смог в одиночку предотвратить передачу контрактов на сбор налогов коррумпированным партиям и не допустить принятия законов, нарушающих дух старых порядков Рима.
В то же время присущий ему консерватизм означал, что он сопротивлялся необходимым переменам. Не будет крайностью сказать, что сопротивление Катона в одиночку подпитывало в других чувство необходимости таких же односторонних шагов. Когда Цезарь стал консулом, он посадил Катона в тюрьму, чтобы не слышать его марафонских бредней и чтобы можно было возобновить государственные дела.
Если контраст между Катоном и Цицероном был между типами личности, между приверженностью и
